(«Сундук с сокровищами» — продолжение2)
Есть в Аргентине нечто такое – никто не знает, что именно – из-за чего в этой стране много хорошей фантастики, а выдающихся писателей, склонных работать за пределами реализма, всегда хватало.
Первый из них, Хорхе Луис Борхес (Jorge Luis Borges) в значительной степени послужил благородному делу совершенствования и возвышения фантастики.
Здесь нужно проявить особую осторожность – ибо только немногочисленные рассказы Хорхе Луиса можно с полным правом отнести к фантастическим. «В кругу развалин» (“Las ruinas circulares”) — да,
«Тлëн, Укбар, Орбис Терциус (“Tlön, Uqbar, Orbis Tertius”) – тоже, хотя поначалу это не кажется очевидным,
в “There are more things” автор описывает существо иного мира,
а в рассказе «Диск» (“El Disco”) — предмет, обладающий одной лишь стороной.
Это явственно фантастические мотивы, но тексты переплетаются с якобы реалистическими повествованиями, рецензиями несуществующих книг, эссеистскими размышлениями, окрашенными сюжетностью… Ибо Борхес творит из своей прозы манифест, в котором тысячью способов подчеркивает, что проза эта не отражает действительности.
Подобную репутацию снискал себе и младший коллега Борхеса – Хулио Кортасар (Julio Cortázar). И он написал всего несколько фантастических рассказов, которые вошли в состав первых четырех сборников его рассказов. Зато некоторые из них настолько хороши, что мурашки бегут по коже.
Если гиперинтеллектуал Борхес – это лупа и глаз, то Кортаcар — это чувства и вера.
Его рассказы исходят не из разума, а откуда-то из иррациональных уголков и закоулков подсознания. Их невозможно разложить на первоэлементы, рационально объяснить. «Зверинец» (“Bestiario”),
«Захваченный дом» (“Casa tomada”)
или «Послеобеденная прогулка» (“Después del almuerco”) из сборника “Final del juego”
создают в уме читателя мощное ощущение необычности, вплоть до жути, не позволяя в то же время никоим образом отыскать рациональное объяснение. По сути, Кортасар творит все это по тем же причинам, что и Борхес – только совершенно иначе.
В одном нет никаких сомнений: после Борхеса и Кортасара уже никто не осмелится назвать фантастику «литературой второго сорта».
(Продолжение следует)